Про Игоря биографию уже столько говорили и практически все её знают, но напомнить её можно, я буду кратка:
родился 10 НОЯБРЯ 1969 г
в г. Москве. После 8-го класса учился в радиомеханическом училище. С 1988 г. работал в театре им. Ермоловой рабочим сцены. В этом же году поступил в Государственное училище им. Гнесиных на отделение музкомедии в класс режиссера А. Каневского. Прервав учебу на 3-ем курсе, гастролировал с Варшавским музыкально-драматическим театром в мюзикле "Метро" по Европе и в Нью-Йорке на Бродвее. В 1994 году продолжил учебу в "Гнесинке". По окончании работал в театре "Ученая обезьяна" и снимался в передаче "Сам себе режиссер". С 1995 по 1998 г.г. -солист группы "Иванушки INTERNATIONAL".Трагически погиб 4 СЕНТЯБРЯ 1998 г.

Последние дни
Игорёк вернулся из Одессы вместе с Сашей. Их отношения вспыхнули с новой силой. Он восторгался ею. Она стала хозяйкой. Квартира сияла после ремонта. Они покупали бытовую технику. В доме появилась куча журналов по интерьеру, планировалась белая мебель и ещё всякая интересная всячина. Игорь поселился дома. Он был весь каким-то обновлённым, счастливым и даже прибавил в весе. Свой имидж он также сменил: из широких брюк и маек неожиданно влез в классику. Строгие брюки, узкие рубашки, появились пиджаки и галстуки. Весь этот солидный гардероб был куплен в Италии. Он никого не забыл, и все были одарены подарками и сувенирами. Опять у нас стало шумно и весело. Мы собирались вечерами за чаем и проводили* целые литературные вечера. То отец читал свои стихи, то Игорь. Он много рассказывал о своём путешествии: «Мама, представляешь, я был на Олимпе, но боги там уже не живут». Его квартира была заставлена музыкальными инструментами, которые он покупал во всех странах, в которых побывал. Пожалуй, эти последние недели августа были самыми счастливыми для нашей семьи. В это же время Игорь стал плотно общаться с музыкантами из группы «ДСМ», и Михаил Маслов предложил ему попробовать записать с ними несколько песен.
Казалось бы, что всё хорошо, ничего не предвещало трагедии.
Воспоминания Светланы Александровны, мамы Игоря:

Последняя встреча с сыном у меня была 31 августа. Игорь приехал домой за какими-то вещами и инструментами. Он спешил и пробыл дома совсем не долго: «Мама, я поживу у ребят, мы должны понять друг друга, притереться. Я, наконец, начал работу, ты скоро услышишь мою новую песню».
Я так порадовалась за него. Моё материнское сердце ничего мне не подсказало. Я не увидела в его глазах пустоты. Он был в нормальном рабочем состоянииИгорь давно выплыл из той пустоты и безысходности, в которой находился несколько месяцев назад. Он вновь обретал себя, он набирал силу, и я перестала за него волноваться.
В тот роковой день, первого сентября, у меня были какие-то дела в городе и опять никакого предчувствия беды. Около четырёх часов дня я вернулась домой, а меня уже разыскивали по всей Москве. Саша была в больнице с утра и звонила мне через каждые полчаса. От неё я узнала о случившемся. Когда я примчалась в больницу на другой конец Москвы, уже шёл консилиум. До моего сознания ещё ничего не доходило, у меня спрашивали разрешение на операцию, сыпали медицинскими терминами. Я слышала только одно: либо он умрёт на операционном столе, либо выживет, но останется калекой с полной парализацией. Я ответила: «Он мне нужен любой, лишь бы жил». И вышла. Я должна была его видеть, и он должен был меня увидеть спокойной, уверенной в лучшем, что с ним будет всё в порядке, и всё обойдётся, как всегда. Я должна была дать ему свои силы, свою надежду. А вышло совсем иначе.
Я вошла в палату, меня подвели к его кровати, и я увидела спокойное, чуть улыбающееся лицо, на котором не было ни страдания, ни страха, ни боли. Это спокойствие меня поразило, я остановилась, как вкопанная. Мы молча, не отрываясь, смотрели друг на друга, будто не он, а я была на его месте. Вдруг так же спокойно он произнес: «Мама, поцелуй меня». Я поняла, что он прощается со мной, как перед дальней дорогой. «А где Саша? Позови». Я выбежала из палаты и за мной тут же вошла Саша. Я им не мешала. В этой жизни у них оставалось всего несколько минут.
Вскоре Игоря вывезли из палаты готовить к операции. У него была тяжелейшая травма: у основания черепа раздроблен позвоночник. Сложнейшую, уникальную операцию, длившуюся шесть часов подряд, делал знаменитый московский нейрохирург профессор Оганезов со своею бригадой. Он сделал почти невозможное: заменил раздробленные позвонки на металлические пластины.
Всю ночь мы провели в больнице: я, Саша, её родители, Миша Маслов, Тимур Ланской. Не умолкал телефон в справочной, звонили знакомые и незнакомые из
Москвы и других городов страны, предлагая нам свою
помощь и поддержку. Это были не только его поклонницы, но и медики, целители, экстрасенсы. Я знала,
что Игорь пользовался огромной любовью, но чтобы
такой, даже не предполагала.
Мы с Сашей сидели в машине Миши Маслова и слу
шали мою домашнюю кассету, где Игорь читал свои
стихи, плакали и вспоминали, вспоминали,
вспоминали...
ПРОДОЛЖЕНИЕ:
А на рассвете мы поехали все в церковь молиться за его жизнь. Операция закончилась ранним утром. Мы все надеялись на его молодость, оптимизм, на его любовь к жизни. Игорь жил. Я знала, что Игорёк останется калекой, прикованным к кровати. В лучшем случае, к инвалидному креслу."Но боже мой, случаются же чудеса. Он мужественный, сильный, он встанет, мы его выходим, нас ведь много.Мы всегда будем рядом с ним", - так думала я, да и, наверное, не только я одна.
После операции Игоря отвезли в реанимацию. Нас туда не пустили. Он должен был прийти в себя, ему нельзя волноваться. Он всё равно будет спать, отходить от наркоза.
Наступил третий день после трагедии. В этот день я уже была не одна. Владимир Семёнович, услышавший о случившемся по радио, приехал из пионерского лагеря. Утром мы были в больнице, но то, что мы увидели, нас потрясло. Из реанимации, самого святого, закрытого места в любой больнице, выходила группа корреспондентов и телеоператоров со своими камерами. Они снимали сенсацию. Володя обложил их матом, но этим нелюдям до нас не было никакого дела, они делали свою работу. Нас опять не пустили к сыну, сказали, что волновать его нельзя. А этим продажным тварям всё было можно. Уж я то знала, как Игорь их ненавидел. Мне стало жутко. Я представила, как эти чудовища суют свои камеры ему в лицо и как ему, беспомощному, было тяжело это пережить. Вечером того же дня в новостях мы увидели лицо Игоря крупным планом, во весь экран, в пластиковом "воротнике" и услышали бесстрастный комментарий: "Парализован. Петь не будет"
Игорёк часто-часто моргал своими пушистыми ресницами, а по его щекам текли слёзы, но не от боли, а от своего бессилия плюнуть им в камеру, или поднять руку и сделать свой знаменитый жест, который отбрасывал от него ретивных корреспондентов и беснующихся фанаток. Всё это было жутко видеть.
Но было и другое. Была колоссальная поддержка. Нам казалось, что с нами вся страна. Звонки, звонки, звонки... Люди предлагали кровь, деньги, нетрадиционные методы лечения, услуги сиделок, инвалидные коляски...Они готовы были сделать всё возможное и невозможное, лишь бы Игорь был жив. Видимо, теперь то, что он нёс людям, свою любовь, свой талант, свою энергию - сторицей возвращалось к нему и к нам, и я бесконечно благодарна тем, кто был с нами в те тяжёлые дни и кто до сих пор с нами.
День четвёртый. Я в больнице, в реанимации, я его вижу, Он спит. Я не бужу его. Лицо чистое, спокойное, нет следов ушибов и травм, ни одного кровоподтёка , ни одного синяка, дышит самостоятельно, работа почек васстоновлена, пальцы рук шевелятся. Врач говорит: " Ему сегодня лучше, попробуем покормить. Если всё будет хорошо - перевезём в спец. клинику, в отдельную палату и вы будете с ним рядом. Идите и приготовте ему лёгкий бульон. Приходите к вечеру"
Я плачу от счастья. Хоть чуть-чуть, но ему лучше. Мы все выходим. Я стараюсь всё время с ним разговаривать. Это происходит непроизвольно. Он должен обязательно меня слышать. "Родной мой, держись, только держись. Помнишь Польшу, когда ты сломал два ребра, ты же не бросил сцену, а, превозмогая боль, танцевал и пел. Ты же умница, ты всё сможешь, мы все с тобой, ты нам нужен. Ты ещё столько стихов напишешь, мы обязательно из издадим. У тебя будут свои сборники, они разойдутся по всей стране. Ты не бойся, мы найдём, чем занятся. Только живи, только живи." Так я держала с ним ниточку связи.
Позвонила Саша, я её обрадовала. Мы сегодня вечером вместе будем кормить Игорька. Договорились встретиться часов в шесть у больницы. И только прилегла отдохнуть, как раздался роковой звонок главврача: "Светлана Александровна, дорогая поверьте, мы сделали всё возможное, но у него не выдержало сердце, приезжайте скорей". У меня всё внутри сжалось, потом стал бить озноб. Я не могла пошевилиться. Дома никого, я звоню соседке "Оля, вызови машину, проводи меня".
Когда мы приехали в больницу, там была уже Саша. Я приказала себе быть спокойной и передать это спокойствие и мужество ей. Она ведь ещё ребёнок и не видела горя, её надо поддержать...........................
Хоронили Игорька восьмого сентября, в понедельник, в прекрасный осенний день. Москва отдыхала после бурного празднования Дня Города. Продюсерский центр Игоря Матвиенко приянл на себя все похороны. Боясь экцессов и толп безумных фанаток, "Центр" не решил распространять день похорон. В небольшом ритуальном зале в ценрте Москвы, на улице Россолимо, собрались близкие, друзья по сцене, попзвёзды, гнесинцы. Отпели Игорька по христиански, на то было дано разрешение самой партриархией. Звучала фортепианная музыка, именно та, которую любил Игорь, её подбирала Саша. Шоком для всех стал голос Игорька, читающего свои стихи. Мы включили ту домашнюю кассету, на которую Игорёк наговорил 19 стихов. В полной тишине лился голос спокйный, проникающий в душу. Никто не верил, что он умер, у всех было такое чувство, что это просто спектакль.